Александр Бородин: жизнь в двух мирах
Он был красив, добр, остроумен, всегда полон жизни и энергии. Скольким наградила его судьба! Ему достался могучий разум ученого, гений композитора, одаренность педагога. Ни одного таланта он не зарыл в землю, все развил и отдал человечеству… Как объяснить удивительную, многогранную сущность Александра Бородина? Перефразируя известный афоризм, вечный труженик Бородин любил повторять: «Всем тем, чего мы не имеем, мы обязаны только себе!»
Крепостной сын князя
31 октября 1833 года в Петербурге родился внебрачный сын 62-летнего князя Луки Гедианова и 25-летней солдатской дочери Авдотьи Антоновой. Князь не признал сына. Родителями мальчика были записаны камердинер Гедианова Порфирий Бородин и его жена Татьяна. До 10 лет Александр числился крепостным собственного отца, — тот подписал вольную лишь на смертном одре. А до тех пор даже родную мать Саше велено было звать тетушкой. Однако в отличие от гордого и деспотичного князя Авдотья Константиновна в ребенке души не чаяла. Эта умная, практичная, энергичная женщина хотя и была полуграмотной, но обладала тонким педагогическим чутьем. Всячески балуя сына, она на самом деле вдумчиво руководила его воспитанием. Саша рьяно тянулся к знаниям, и Авдотья сумела дать ему блестящее домашнее образование, пригласив лучших педагогов Петербурга (благо князь выделил Антоновой некоторую сумму денег). Мальчик любил читать, лепить и рисовать, в совершенстве овладел четырьмя языками. Он рано проявил интерес к музыке: в 8 лет начал играть на флейте, затем – на фортепиано и виолончели. В 9 лет, вдохновившись одной взрослой особой, написал польку «Елена» для фортепиано в четыре руки, а в 14 – пробовал силы в сочинении для камерного ансамбля.
Особым успехом был отмечен 1849 г., когда стараниями близких семье лиц удалось издать несколько пьес юного композитора. В одной из столичных газет даже появилась одобрительная рецензия: «Особенного внимания, по нашему мнению, заслуживают сочинения даровитого шестнадцатилетнего композитора Александра Бородина… Мы тем охотнее приветствуем это новое национальное дарование, что поприще композитора начинается не польками и мазурками, а трудом положительным, отличающим в сочинении тонкий эстетический вкус и поэтическую душу».
Однако для Саши музыка была хотя и страстным, но лишь увлечением. Судьбу же свою он решил связать с химией. Вся комната мальчика была заставлена колбами, мензурками и горелками. Запахи всевозможных химикатов, яркие вспышки во время реакций, взрывы не на шутку беспокоили Авдотью Константиновну, она все время боялась пожара. Саша проводил опыты, иной раз довольно опасные. Он мечтал поступить в Медико-хирургическую академию: крупное высшее учебное заведение России и видный центр естественно-научной мысли. Но, невзирая на одаренность, путь в академию вольноотпущенному крепостному был закрыт.
Разум отдан науке
С помощью больших денег Авдотья Константиновна сумела добиться, чтобы сына приписали к купечеству третьей гильдии. В 1850 г. Бородин блестяще выдержал экзамены и поступил вольнослушателем на медицинское отделение вожделенной академии. Медицина увлекла его. Учился Александр легко, но основательно, ничего не оставляя без внимания. Переходил с курса на курс в числе наиболее успевающих. Вскоре талантливый юноша стал любимым учеником известного химика-органика профессора Николая Зинина.
Академию Александр Бородин окончил с отличием. И был прикомандирован ко Второму военно-сухопутному госпиталю в качестве врача-ординатора, где проработал четыре года. Однако врачебное дело не сумело затмить его любимой науки. Поэтому, защищая в 1858 г. диссертацию на степень доктора медицины, он избрал тему со значительным уклоном в область химии: «Об аналогии фосфорной и мышьяковой кислот в химических и токсикологических отношениях». Склонность Бородина к науке оценили: он был оставлен в качестве ассистента при кафедре химии для практических занятий со студентами второго курса и молодыми врачами. А спустя год «для усовершенствования в химии» нескольких молодых ученых, в том числе и Александра Порфирьевича, командировали в Европу. Он работал в немецком городке Гейдельберге, который славился одним из старейших и лучших университетов, осуществлял опыты в Пизанском университете, посещал лекции по химии в Париже.
В 1862 г. Бородин вернулся домой и стал адъюнкт-профессором, а через два года – ординарным профессором по кафедре химии Медико-хирургической академии и, кроме того, был приглашен читать лекции в Лесной академии.
Александр Порфирьевич был выдающимся педагогом и общественным деятелем. Особую благодарность он заслуживает участием в так называемом «женском вопросе». Бесспорно, имя Бородина должно занимать одно из первых мест в истории российского высшего женского образования. Его более горячего поборника трудно было найти. Чего стоят только Женские врачебные курсы, открытые в Петербурге в 1872 г. — первое и на те времена единственное в стране учебное заведение, где женщины могли получить высшее образование. Своим открытием и существованием, пусть недолгим, они обязаны неусыпным хлопотам Бородина. Недаром же на его могилу был возложен серебряный венок с надписью: «Основателю, охранителю, поборнику Женских врачебных курсов, опоре и другу учащихся — от женщин-врачей десяти курсов 1872-1887». Эта надпись равноценна памятнику!
Много сделал Бородин и для науки. Он был одним из редакторов журнала «Знание», членом-учредителем Русского химического общества, автором более 40 работ по химии. Большое значение имеют его исследования в области «реакции уплотнения альдегидов». Он открыл особую химическую реакцию, и поныне входящую в серьезные учебники по органической химии и названную в его честь «реакцией Бородина». Это реакция декарбоксилирования серебряных солей карбоновых кислот под действием галогенов (Br2, C12, I2) в безводном органическом растворителе с образованием алкилгалогенидов. Ряд исследований ученого относится к области физиологической химии, ведь он был не только теоретиком, но и практикующим врачом.
Наибольшую прикладную важность имело получение Александром Порфирьевичем первого в истории фторорганического соединения. Введение атома фтора в молекулу бензоила открыло дорогу для развития фтор-органической химии, кардинальному изменению свойств органических соединений. В результате уже в наше время создан класс уникальных соединений, в том числе фторополимеров: фторопластов, тефлонов, фторокаучуков, фтороволокон. Они незаменимы во многих областях, например, в производстве лакокрасочных материалов, проводов и кабелей, химически стойких труб, пленок, термостойких волокон, антикоррозионных покрытий, защитной одежды и даже космических скафандров. Фторополимеры произвели революцию в материаловедении. И можно смело утверждать, что начало этому положила реакция получения фтористого бензоила, произведенная Бородиным еще в 1862 г.
Однако существует мнение, что в работе Александру Порфирьевичу «не везло». Вскоре после издания его работы «Исследование о действии брома на серебряные соли уксусной, масляной и валериановой кислот» была опубликована статья на ту же тему немецкого химика Шюценберга. Бородин оставил свой труд, предоставив Шюценбергу дальнейшее освоение этого вопроса. Затем Александр Порфирьевич принялся изучать действие натрия на валериановый альдегид и получение альдолов. Эту тему у него «увел» химик Ватц. Когда Бородина спросили отчего он уступил Ватцу исследование альдолов, он со вздохом сказал: «Моя лаборатория еле существует на те средства, которые имеются в ее распоряжении, у меня нет ни одного помощника, между тем Ватц имеет огромные средства и работает в двадцать рук, благодаря тому, что не стесняется заваливать своих лаборантов черной работою». Каждый, кто занимался наукой в нашей стране, поймет глубокую правду и гуманность этих слов.
И музыки полна душа
Невзирая на преданное служение химии, Бородин не мог оставить свое увлечение музыкой. Будучи студентом, он посещал любительские кружки, играл в ансамблях. К композиторским его опытам этого периода относятся: романс «Красавица рыбачка», струнное трио на популярную песню «Чем тебя я огорчила» и скерцо для фортепиано, в котором впервые обнаружился национально-эпический стиль Александра Порфирьевича. «Господин Бородин, — часто говорил студенту профессор Зинин, — поменьше занимайтесь романсами, на вас я возлагаю свои надежды».
Во время первой зарубежной командировки научные занятия Бородина перемежались с музыкальными. По приезде в Германию он сразу взял напрокат фисгармонию. Жизнь молодых российских ученых в Гейдельберге текла на редкость смирно и монотонно. Целыми днями работа, работа, работа. И вся братия с особой теплотой и благодарностью относилась к Бородину, любила собираться у него вечерами. Вот уж кто утолял их музыкальный голод: играл все, что они просили, ни секунды не задумываясь, без нот.
В Гейдельберге Александр познакомился с молодой московской пианисткой Екатериной Протопоповой. У нее было серьезное легочное заболевание, и родители отправили ее заграницу поправить здоровье. Прекрасная исполнительница музыки Листа, Шопена, Шумана, она открыла для Бородина мир композиторов-романтиков. Александр Порфирьевич с упоением слушал новую для себя поэтическую музыку. А когда Екатерина Сергеевна почувствовала себя хуже, и ей понадобился срочный переезд в Италию, Бородин сопровождал ее на правах жениха. Это был счастливейший год его жизни: занятия в химической лаборатории у известного итальянского ученого, частые посещения оперы и концертов и, наконец, любовь к милой Катеньке. Это чувство, по его словам, «служило солнцем, освещавшим и согревавшим весь итальянский пейзаж». В Италии Бородин создал одно из лучших своих камерных сочинений: фортепианный квинтет.
По возвращении в Петербург Бородин и Протопопова обвенчались. Высоко ценя композиторский дар мужа, Екатерина Сергеевна имела на его творчество самое благотворное влияние. Осенью того же года произошло еще одно важное событие. Михаил Боткин – коллега и друг Александра Порфирьевича устраивал у себя по субботним вечерам встречи, проводимые за дружеской беседой. На одной из таких «суббот» Бородин познакомился с Милием Балакиревым — руководителем музыкального кружка «Могучая кучка», в который входили также Цезарь Кюи, Модест Мусоргский, Николай Римский-Корсаков, и Владимир Стасов.
«После первого же месяца общения с Балакиревым Александр Порфирьевич окончательно переродился музыкально», — вспоминала Протопопова, — «вырос на две головы, приобрел то в высшей степени оригинально-бородинское, чему неизменно приходилось удивляться и восхищаться, слушая с этих пор его музыку».
В «Могучей кучке» Александр Порфирьевич нашел людей близких по духу. Атмосфера, царившая на музыкальных собраниях, высокий энтузиазм не могли оставить равнодушным никого. И Бородина тоже — несмотря на его постоянную занятость научной и общественной деятельностью. В этот период он создал прекрасные романсы и песни, половина из которых написана на авторские стихи. Тогда же была написана Первая, а затем Вторая симфония.
Вторая симфония стоит в одном ряду с лучшими произведениями мировой музыкальной классики. Она была восторженно встречена друзьями композитора, которые оценили ее как лучшую русскую симфонию, превосходящую все созданное до нее. Когда Мусоргский предложил назвать ее «Славянской героической», Стасов запротестовал: не вообще славянская, а конкретно — русская, богатырская. Так эта симфония и стала называться: «Богатырская». Одновременно со Второй симфонией Бородин работал и над созданием главного своего произведения — оперы «Князь Игорь». Сочинять ее Александр Порфирьевич начал еще в конце 60-х годов. Однако эта вдохновенная и кропотливая работа растянулась на 18 лет — вплоть до самой смерти.
Музыкальное наследие Бородина невелико. Но каждое его произведение — шедевр. И, быть может, никто лучше не сказал о композиторе-ученом, чем его друг Владимир Стасов: «Талант Бородина равно могуч и поразителен как в симфонии, так и в опере, и в романсе. Главные качества его — великолепная сила и ширина, колоссальный размах, стремительность и порывистость, соединенная с изумительной страстностью, нежностью и красотой».
«Множество дел по профессуре и женским медицинским курсам вечно мешали ему», — сетовал Римский-Корсаков. Однако больше, нежели наука, Бородина отвлекала болезнь жены. Засыпала Екатерина Сергеевна около 3-4 часов ночи, не давая до этого времени никакого покоя прислуге и мужу. В конце концов, врачи вообще запретили ей пребывать в петербургском климате, и она поселилась в Москве. Но ей становилось все хуже. «Приехал я к Кате и нашел ее в положении очень тяжелом… Отек ног, живота, водянка в животе и околосердечной сумке, слабость, упадок сил ужасный», — писал Бородин в Петербург, — «при таких условиях мудрено писать оперу или вообще музыку».
Ухудшалось и моральное самочувствие Александра Порфирьевича — приближалась старость, которая грозила не только нездоровьем, но и материальной необеспеченностью. Мечта об иной жизни — «хотелось бы пожить на свободе, развязавшись совсем с казенною службою!» — оказывается неосуществимой: «Кормиться надобно; пенсии не хватает на всех и вся, а музыкой хлеба не добудешь». Немалая часть жалования Бородина уходила на помощь родственникам, нуждающимся студентам, на содержание воспитанниц (своих детей у Бородиных не было), на приобретение различных, всегда недостающих в лаборатории, препаратов и многое другое. Тем не менее, Александр Порфирьевич все больше отдается музыке — композитор постепенно вытесняет в нем ученого.
Казалось, что судьбой отпущено много лет, и все удастся сделать. Увы! Бородин, физически крепкий и здоровый, скончался внезапно: на костюмированном вечере по случаю Масленицы он веселился вместе со всеми, шутил и смешил присутствующих, — и вдруг прислонился к стене и упал замертво. Вскрытие показало, что сердце было вконец изношено: он умер от разрыва аорты.
Подготовила Олеся Дружина
Врезки:
«Первоклассный химик, которому многим обязана наука, принес бы еще больше пользы, если бы музыка не отвлекала его слишком много от химии», — писал о Бородине его друг, великий химик, создатель периодической таблицы химических элементов Дмитрий Менделеев.
«…равно могуч и талантлив как в симфонии, так в опере и романсе. Но, к несчастью, академическая служба и химическая лаборатория страшно отвлекают Бородина от великого дела — музыки», — говорил музыкальный критик Владимир Стасов.
Очень часто Бородину, профессору Медико-хирургической академии, приходилось отправляться к высокопоставленным лицам, чтобы хлопотать о ком-либо из своих студентов или коллег. При этом полагалось надевать парадный генеральский мундир, регалии. Не без юмора описывал Александр Порфирьевич свой вид в подобных случаях: «Стоит мне возложить на себя «амуницию», от меня во все стороны начинает распускаться сияние, можно писать картину «Преображение», вроде рафаэлевской; сияет воротник, сияют обшлага, сияют шестнадцать пуговиц, как звезды; сияют эполеты, как два солнца, сияет темляк, сияет околыш кепи. Одним словом, Ваше сиятельство, да и только».